Groszki i róże

Может быть так, что в прошлый раз я искал отличия. В этот раз я - нынешний я - нахожу сходства. Эгей, говорю я себе, а смола на сосновом пне пахнет совершенно, как у нас, хотя и разливается как-то не по-нашему. А мох вот совершенно такой же, хоть и растет там, где я не ожидал его увидеть, и какими-то странно мелкими островками. А ракушки в озерном песке вот почти совсем как наши горчаки, только чуть толще. А вот эти грибы - ни дать ни взять наши подберезовики. Даже ножка чернявая. Интересно, синеет ли он на срезе. А вот

Но тут на крыльце зашумело, и я встал и включил свет: на крыльце сидел енот и держал в зубах мешочек с чем-то. В отличие от городского, он не стал нагло зырить на меня и ждать, пока я уйду, а поскакал в лес с этим мешком. Интересно, не было ли в мешке что-нибудь важное. Надеюсь, что не было.

Так вот... моховики весьма похожи на наши, но с моховиками надо ухо держать востро, я так всегда чувствовал. Если хоть что-то в нем сомневает - лучше не бери. В этих - сомневает. То ножка излишне прямая и тонкая, то шляпка недостаточно крепкая, то цвет какой-то уж совсем дикий, красноватый. Еще есть здесь ребята навроде наших козлят или маслят, только сухие и по цвету сильно забирают в оранжевый. Тоже - на фиг. Белые - или их двойники - попадаются нередко, но и у них нездоровая краснота и желтизна в шляпке, а изнанка шляпки, где трубки, излишне бела. Ножка, правда, с благородным красноватым налетом. Но - тоже, нафиг. Выложил на бревно, сфотографировал - и давай, до свиданья. Местные, судя по всему, в грибах вообще ничего и никак, грибы совершенно непуганые, вылезают у них посреди покошенных лужаек, между колей подъезда к гаражу, ничего не стесняются. Поганок невероятное количество разновидностей, на 20 квадратных метрах возле дома отметил не меньше дюжины типов.

Здесь плавно переходим к восприятию леса вообще.

Откуда родом был Лонгфелло(у?), выясним, когда появится интернет. Но нельзя не отметить, что скорее отсутствию у него, его критиков и читателей вот этого индейского чувства, что каждый шмель и каждый гриб в лесу - твой если не брат, то по меньшей мере добрый сосед - вот отсутствию этого чувства у них надо удивляться, а не наличию этого чувства у индейцев. Здесь нужно будет запустить серьезное размышление о том, почему и как это чувство могло пропасть в русской литературе (перечитать Тургенева с этой точки зрения, проброситься до Пришвина, у которого явно оно есть, но он его не рефлексирует; а сам я вырос на Бианки и Сладкове, поэтому тоже не рефлексировал до довольно позднего времени, пока не столкнулся с открытым удивлением вот по поводу лонгфелловских индейцев, и тогда, сопоставив с собой, вдруг заметил его). Где-то, в какой-то момент, это чувство пропадает. Оно есть в Калевале, но его нет в русских сказках, где человек противопоставлен _почти_ всегда братству зверей. Здесь надо просмотреть сибирские сказки, белорусские, вологодские и посмотреть, как там: может быть, это фольклористы-обработчики из разночинцев виноваты.

Оставляя в сторону литературу: здесь, в Алгонкин-Хайтс, у меня снова есть вот то ощущение, которое бывает на Перешейке (ах, очучусь ли когда-нибудь там снова?): что все, что окружает меня - это большое сообщество существ, у каждого из которых своя жизнь, своя работа, и что все они, в общем, меня не гонят, на меня зла не держат, меня согласны принять. Поскольку тема принятия у меня одна из самых болезненных, то, может быть, вот поэтому я так хорошо себя чувствую в лесу: лес меня принимает, лес не готовит мне подлянок, не съест меня за одно то, что можно меня съесть. Лес ко мне добр, добр, черт побери.

Абсолютно нету этого чувства в море, особенно Красном: подводная жизнь происходит сама по себе, а я ее в лучшем случае наблюдаю, но отношения к ней никакого не имею. Не принимает в себя совершенно пустыня, никакая, ни берег Мертвого моря, ни горная, ни каменистая, ни Арава, ни Махтеш-Рамон, где привольно и славно, но не добро. Сложно с этим и в израильских лесах. Они очень замкнутые, мне так кажется; чтобы пробиться в них, заслужить какое-то их доверие, нужно, может быть, девять дней провисеть на падубе или просидеть под фисташковым деревом; что-то такое. Они очень робкие, очень - ну, да, замкнутые. Может быть, даже аутические леса это у нас. Очень тонкие, прозрачные, трудно с ними.

Здешние леса жирные, плотные. Богатые всяческою жизнью, она так и брызжет тут - грибами из стволов, побегами кленов из почвы, какими-то бешеными поганками, цветами мелкой и раздрызганной сиреневой ромашки, мошкарой (кстати, не кусается), бурундуками, бурагозящими в траве в двух-трех шагах от тебя, кузнечиками с ярко-черной каймой на крыльях, стрекозами, которые, садясь на дерево, складывают свой фюзеляж в спираль в четыре колена. Алгонкинский лес, так мне кажется в этот раз - как большой западный город: в нем всех много, но на всех найдется место, залезай и ты (плакат в Торонто на десятке языков: "добро пожаловать, вас тут ждали"). Лица незнакомые или смутно напоминающие кого-то, или даже очень напоминающие, но умом понимаешь, что откуда здесь в Воронеже наша африканская улица Лизюкова; но они тебе не враги, они готовы тебя принять.

Вот какие мои индейские открытия на этот раз.

Ну, и наконец: Пупкин был не прав кое-в-чем. На берегах Великих озер тишины никакой нет. В траве днем и ночью мириады кузнечиков; где-то в лесу с затейливой завитушкой на конце ухает, я так думаю, сова; в заводи переругиваются серые с коричневыми головами и хохолками утки; посвистывает какая-то ночная птица, местный аналог козодоя, что ли (будет интернет, посмотреть, как он по-английски, ведь помнил, а забыл); по 118-му шоссе на дальнем конце озера тащится грузовик, должно быть, с бревнами; и где-то неподалеку кто-то играет на гитаре, хотя, может быть, мне это только кажется. И озеро плещет в берег: на рекламных фотографиях прошлого года этого места между тем местом, где я стою, и водой метров пять пляжа, а сейчас вода вот она, прямо передо мной; озеро поднялось сантиметров на десять, вот оно, глобальное потепление. Озеро устроено, кстати, занятно: метров 80 от берега глубина не доходит и до пояса, прямо вот Финский залив в Лисьем Носу, да и только; а потом вдруг обрыв и прощай, дно, вода становится черной и холодной, прямо как в какой-нибудь неплохой песне, беззвучно скользишь над этим в каяке или в каноэ...

Да, вот, кстати: зрительных впечатлений набрался я довольно, чтобы сочинять клавиши к "Индейской Осенней". По крайней мере, сейчас, зажмурившись, вижу то, что надо - протоки вот эти, ручьи лесные, речки, болота. (Болота здесь совсем непохожи на наши, они же еще могут быть бобровой природы...) Еще бы набраться мужества и выкинуть синюю гитару - не подходит она как-то, хоть и очень хорошо придумана.

Интересно, а мой индеец - он в каяке или в каноэ плывет к Великому Духу?.. Кстати, разрешилась проблема со сторонами света: он плывет не в Тихий океан, он плывет на Манитулин.

В парке рядом с нами сидела семья китайцев, и их девочка лет полутора на вид разговаривала с ними совершенно, ну вот совершенно теми же звуками, что Плюша разговаривает с нами, но они ее понимали, а мы Плюшу нет. Надо, надо было не постесняться и попросить их попереводить.

У Плюши есть такая - игра ли, культовая ли акция не знаю: она произносит вопросительным тоном: "Папа?" - я отвечаю "А?" - и она произносит какую-нибудь короткую фразу навроде "итись-ня" или "сию-wa", потом пауза, а потом снова: "Папа?" - "Да?" - и какая-нибудь другая фраза, и так тактов двадцать кряду. Смысл науке неизвестен.

Вообще же про девочку Плюшу в этом путешествии мы повторяем то и дело "Только заинька был паинька, не мяукал и не хрюкал, под капусткой лежал, по-заячьи лопотал и зверушек неразумных уговаривал." Так она себя ведет.

Взяли в прокат огромный семиместный белый "крайслер" с невероятными для нас техническими новшествами. Дети в восторге. Выпадающие с потолка экраны их добили наповал. Завтра будем им туда показывать какое-нибудь кино, ехать нам на север часа два-два с половиной.

Любопытно, как похожи окрестности аэропортов в больших северных городах. Но вообще растительность на пустырях здесь совсем другая, гораздо больше цветов, все выглядит чуть праздничнее, чем вдоль Лиговского канала. Цветочки мелкие, но яркие - желтые, лиловые. Огромные рыжие бабочки летают над этим, иногда на значительной высоте. Стрекозы - с такими ярко-голубыми маячковыми огнями на хвостах - и, конечно, осы, как обычные, так и вот эти крупные, с длинными висячими ногами, не знаю, как зовут, и все в количествах, превышающих комфортные. Помню, как они доставали нас в Германии, от Берлина до самого Штауфена, а стоило переехать через Рейн в Кольмар, как тут же они и пропали.

Там, куда мы едем, отдых будет по системе "все выключено", поэтому мы уходим с радаров, а если не вернемся через неделю, то искать нас в районе северного берега Кленового озера (я понимаю, что это примерно как в России Черная речка или Красная Горка... а, да, совхоз "Советский" Ленинского района еще) на Алгонкинских Высотах.

И вторую половину дня провели на фестивале уличных всяких артистов BuskerFest. Музыканты, клоуны, акробаты, жонглеры - ну, вот все то, чем мы будем заниматься, когда я покину хайтек. Мы, впрочем, скорее будем устраивать что-нибудь уж совсем странное. Сеансы публичной психотерапии с последующим разоблачением, там, или воспитание детей на батуте и на канате. Начало уже было положено, когда мы с Браином ждали Фаворова в переходе с Маяковской на площадь Восстания и читали друг другу книгу "Буддизм в переводах" перед раскрытым гитарным чехлом. Вот что-нибудь в этом направлении.

Ну, тут чего рассказывать, цирк он и есть цирк. Да и выступали в основном семейные пары. Австралийцы-жонглеры и акробаты особенно повеселили, дядька трепался безостановочно, очень юморной. Один факел зажал между ног, другие приставил к голове, запрыгал: во, кенгуру спасается из горящего буша. А сейчас вообще смертельный номер, уберите ваших детей от наших голубых экранов, я всегда своих детей убираю, у нас их четверо, а впрочем, я им всегда говорю: надо мечтать, надо воплощать свои мечты, надо все попробовать, только вот это - не в моем доме... Ага, жена снизу отвечает, как же, не верьте ему, он их такому учит, лучше бы они пиво пили и на мотоциклах ездили, это безопаснее... Вызвали тетку из толпы, дали ей факелы, кидай, говорит, я зубами поймаю... не, стой, не кидай, стой, я пошутил. В общем, молодцы ребята.

Bubble tea вьетнамский больше не пробуем, или пробуем, но без bubbles - они из тапиоки, в какой-то момент начинает тошнить. И кайенским перцем больше не посыпаем кукурузу, не по язве нам она. Как и большая часть китайской кухни, увы, переходим на японскую, пожалуй. Васаби почему-то можно.

Что интересно: когда мы в разговоре по-русски употребляем ивритские названия и вообще слова, мы их меняем по правилам русской грамматики, зачастую меняя род ("какой у тебя иштатфут ацмит?") и число ("тяжелый выдался милуим"). Про фонетику и говорить не приходится. Когда русскоязычные канадцы употребляют какой-нибудь местный топоним, они его произносят по-канадски, мало что не склоняя, так еще и выговаривая по всем правилам. Объяснений можно придумать немало, но можно этого и не делать, ура.

Еноты, как я только что имел возможность убедиться, людей не боятся совсем. Сгонять его с мусорного бака пришлось физически, тыкая хворостиной. На крышку бака положил пару кирпичей, но это его, я так думаю, не остановит. Хорошо, что у нас такие не водятся. Обаяшка, но уж больно наглый.

Девушки в Торонто одеваются значительно смелее, чем в Иерусалиме и чем в Москве. Чем в Иерусалиме - потому что гораздо больше тела открыто, и чем в Москве - потому что выставляется тело очень явно не для удовольствия окружающих, а для удовольствия хозяйки. Ей самой нравятся свои ноги, а кому не нравится, может не смотреть. Ноги, после Иерусалима и Москвы, очень не товарные. Радикальный феминизм это одобряэ, да и вправду - тело не товар, никто его рекламировать не обязан.

Им действительно очень важно, чтобы домик был хоть малюсенький, но отдельный. Отделенный от соседей метром пространства, лишь бы не общая стена. Возможно, потому что строили селюки, мохнорылые хуторяне йоркширские да девонские.

Возле каждой церкви афиши: классы, концерты, программы развития. С одной стороны, вызывает ощущение, что конкуренция требует ребрендинга и жесткого маркетинга. А может быть, на молитву народ ходит и так, и ее рекламировать не надо. Ну, может быть. Такое все, человеко-ориентированное. У нас не так, у нас все, что для человека, побочно и сопутствует, а главное в синагоге все-таки не человек. Уж хотя бы народ в целом, как собеседник Бога.

Сегодня были на Кенсингтон-Маркет - такой богемно-хипной район, где они и живут, и торгуют всяким: товары для травокуров, индийские тряпки, индейские бубны и перья, либо самодельные, либо китайские, кристаллы, благовония и прочий ПУкС; тут же органическая еда и овощи, тут же велосипеды и ремонт мобильников, тут же сотня едален от совсем веганских до конкретных мексиканских и испанских супермяс. Исключительно спокойная публика. На втором этаже под дикий маячок с тяжелым бурым запахом, я бы не стал такое курить вообще, один чел играет на гитаре реггей в четыре аккорда, а другой, очень темный негр в растах, Сенегал-Гвинея в анамнезе, поет "какой ништяк, вот какой ништяк, и я говорю тебе "вот какой ништяк"". Под балконом сидят суровые байкеры лет сорока в железах, у двух большие собаки. Собаки лежат на асфальте и игнорируют. Рядом ходят и аскают мутные волосатые личности, явно не на благовония и кристаллы. У другого, уткнувшегося в пол, табличка гласит "не надо смотреть, лучше помогите!", а потом неожиданно добавлено "мудаки, бля". Остальные все веселые, и явно все местные - с фотоаппаратом был я один. Наснимал граффитей, со старанием и чувством нарисовано.

Богемно-веганский Кенсингтон-Маркет плавно переходит в Чайнатаун - вроде как даже те же названия, только начинают дублироваться иероглифами или по-вьетнамски, а потом английский постепенно пропадает, остается только китайский, вьетнамский, и изредка японский и тайский. И процент синантропов вдруг доходит до 90. Английский у них понимать очень трудно, интонации совершенно марсианские, из всех гласных осталось полторы, согласные неожиданны до чрезвычайности. Двух официанток в пельменной, куда мы совершенно случайно зашли, мы в общем-то понять до конца и не смогли. А мы искали, где бы перекусить, и вдруг увидели заведение, в котором много-много сидело китайцев, почти все столики были заняты, и оно такое простое оказалось, кафель на стенах, чуть ли не пластмассовые стулья, ну, ни дать ни взять пельменная на Восстания. Правда, когда я ее последний раз видел, она была пирожковая с полным обедом, и очень приличная была еда, и интерьер был уже с зеркалами и чуть ли не гардеробом. Ну, и вот тут, официанты друг другу кричат по-китайски, все в чаду, у входа take-away готовят и разливают, повар несет утку поперек него шире, народ сидит и лопает, у задней стены аквариум, в котором ждет своей очереди еда. Аутентично донельзя. Не особо вкусно, правда, но с экзотикой пойдет.

Во вьетнамском супермаркете играла вьетнамская попса - совсем как обычная, только вот по-вьетнамски. Там попадались уже покупатели не-синантропы. Очень пожилые негры старик со старушкой, старик такой подвижный, высокий, а старушка такая согбенная, оба седые. Семейство мусульман, пакистанцы, что ли, с детишками. Англосаксонка вот тоже, тощая, белесая. Интересно, как уживаются китайцы с вьетнамцами или тайцами. Да и сами китайцы между собой как уживаются, их же там разных - как от Швеции до Греции. Купили экзотический фрукт - рамбутан. Понравилось, но личи забористее.

Вообще же очень спокойно относятся друг к другу все вот эти разные. Судя по тому, как носят всякие знаки национального отличия. Машинист поезда в метро - в синей чалме. Тетки в цветастых платках и платьях, с бусами. Парни в черных таких тюрбанчиках с пимпочкой на лбу, малайцы, кажется. Опять же, карибасы в растах. Мужик мне навстречу пер в майке с надписью "фаластын", а вместо "лам" - карта Израиля. А в очереди за мороженым за нами стояли папа с сыном, шнобели одинаковые совершенно, у сына на шее татуировка - מרים в крылышках. Может, блатной? В кипах и с могендовидом, правда, никого не видел пока.

В общем, как и у нас, что-то объединяет много разных людей. Что - я пока не берусь определить.

Земля здесь серая и легкая, сыпучая, неприятная на ощупь. Хотел сфотографировать большой террикон на стройке, не успел. В больших универсамах продают землю для растений, мешками по 10 кило. Ходовой товар. Да, земля неприятная на ощупь. Но, очевидно, родит.

Приехали в нашу деревню два чувака с гитарой, пели песни и рассказывали про песни и про самого Меира Ариэля. А я, грустным делом, стал забывать уже, какой же это могучий поэт. А ведь, по-настоящему, Леонарду Коэну следовало бы у него мастер-класс взять. Что говорить про остальных.

Вот Башлачев у нас, пожалуй, приближается к нему искусством сложения песни. Где-то Юрий Наумов - плетением словес. Чем-то Майк - экзистенциальной литературностью простых вещей жизни, может быть. Но ни у кого из них нет чего-то, что сплавляет в своих стихах Меир Ариэль. А вот эта его невесомая легкость стремительного перенесения из одного края спектра языковых пластов в другой, из бреда пьяницы на вокзальной скамейке через задыхающийся шепот влюбленного к огненному глаголу пророков на протяжении одной фразы - она же вообще ни в русском, ни в английском невозможна, кажется.

Вырвать его стихи из иврита, в который они так крепко впаяны - вот задачка. Или воссоздать такую же бабочку, но в другом янтаре. Тут даже подстрочники достойные сделать - кровавым потом умыться.

А чуваки - вот такие бродячие ариэлеведы, судя по всему. Просто такой у них прикол жизни. Фейсбучок у них есть, какой-то невнятный. Но сами они внятные очень. Один из Гиват-Хаим-Ихуда, другой из Гиват-Хаим-Меухада. Если, говорят, мы можем вместе тусоваться, из ихуда и из меухада, то уж остальному-то народу Израиля сам Бог велел. Аминь.

Зы. Сказали: разница между греческим профетом и еврейским нави очень простая. Оракул рассказывает, чего будет в будущем, чтобы люди заранее знали, чего не избежать. А еврейский пророк видит, что есть в настоящем - ну, вот, лишает его Бог способности себя обманывать и успокаивать, и он видит настоящее по-настоящему. И кричит: люди, если дальше так пойдет, то будет вот так. Чтобы те изменили будущее.

PPS: А в песне "От фараона ушли - и это пройдет", оказывается, концовка есть, которой нет на записи: есть куплет на английском, у которого в конце "Лет май пипл го - итс шахрер эт hаам / ме-hакета hазе /"аваль аварну эт паро - наавор гам эт зе" hазе" Вот тебе, бабка, и Юрьев день.

2014-09-23 Хамелеон

Chamaeleo chamaeleon был обнаружен в верхнем саду, в самом углу, где розы. Как попал туда, не сообщил. Трудно представить себе, что залез по четырехметровой каменной стене. Поимке сопротивлялся, шипел страшно. Будучи посажен в бумажный пакет, почернел от страха. В клетке немного отошел и посветлел. Надежда на побег даже подкрасила его брюхо зеленым. Особые приметы - левый глаз закрыт, будто выцарапан. Правый вращается за двоих. Дети, придя со школы, основательно изучили хамелеона, после чего он таки нашел в попугайской клетке щель, достаточно широкую, чтобы пролезла голова, и бежал в неизвестном направлении.

Каких только чудес не случается, когда работаешь из дома. А то сидишь, сидишь в кубике или в лаборатории, и все чудеса - только виртуальные.

Снег в саду вполне еще лежит, хотя он уже даже не мартовский, а апрельский. Сад наш зимой очень затененный - из-за соседской веранды, пальмы других соседей и самосевной туи за забором. Снеговик вполне простоит до Нового года. Бедствий стихия нам особых не принесла: только обломалась образующая ветка на хурме, но ее, вполне возможно, удастся подвязать и приживить. Кто знает, из чего и как делается садовый вар - милости просим. Ну, померзла традесканция, папоротник и слезки младенца. Папоротник, я думаю, оправится. Всем остальным - ну, может быть, кроме кактусов, а может быть, и колель кактусы - холод зимой только на пользу. Злее цвести будут.

А у соседа навернулось пол-ореха. Соседка - кстати, она ведьма, хоть и добрая, нормальная такая индийская ведьма, и работает в образовании неспроста - утверждает, что мы когда с соседом спилили ветку, которая стучала нам по крыше - самую маленькую из нескольких - то дерево потеряло равновесие, и вот теперь оно разломалось. Ну да, и вовсе не из-за тонны снега, которая на него легла. Теперь она причитала, что весь орех придется спилить, хотя, по-моему, оставшиеся полдерева вполне себе выстоят, и даже лучше будут себя чувствовать. Веселее будут стучать нам по крыше. Ну, если спилят - будет больше света нашему палисаднику и мируськиной комнате. А то там темно уже с полудня.

Без света мы сидели всего лишь ночь и полдня. Конечно, неуютно знать, что никакие компьютеры не заработают. Но справиться с этим можно. Газовая плита рулит.

Дороги уже вполне сухие и безопасные, по крайней мере, с девяти утра до семи вечера. Хотя многие дороги сугробы сузили до одной полосы.

Коммунальные службы отработали у нас если не отлично, то по меньшей мере хорошо. Трактор уже в воскресенье разгребал улицы, в понедельник солдат пригнали расчищать детские сады и школы, ветки опасные отпилили и постепенно увозят (да, насчет камина в доме серьезно стал подумывать - на том месте, где сейчас почти что бесполезный телевизор, хотя, наверно, не очень умно пристраивать камин ко внешней стене). Магазин открылся в воскресенье, и там пекли свежий хлеб и булочки; вот подкачала - открылась только вчера, а была серьезно нужна лично мне, и я каждый день записывался старательно и приходил к закрытым жалюзям. На сайте никаких апдейтов не было, ай-я-яй вам, www.mzh.co.il.

А вот у нас тут спор с коллегами вышел: была в нашем детстве лыжная мазь для +8, или не было такой?

Я знаю, где мы теперь живем. Мы живем в раю для хиппи. Сюда хорошие хиппи попадают, когда становятся большие.

Это у нас сегодня в соседней деревеньке была ярмарка в честь Шавуота. Это пятидесятница, по-православному. В иудейской традиции - день дарования Учения. Во-первых, едят все молочное, потому что правила приготовления всего мясного еще не были известны, видимо, до них Моисей дошел потом, не мог же он сразу все пересказать, пять книжек все-таки, не считая комментариев. Во-вторых, это день какой-то особой, творческой любви к земле, к стране Израиля. Если в Новый Год Деревьев мы празднуем ее живородную силу, то в Шавуот раньше приносили в Храм первинки от урожая всего, и потому это праздник того, что мы с этой землей делаем хорошего. Дети одеваются в белое, на головах веночки, несут в садик корзиночки с фруктами и овощами, и меняются ими там. Хороводы, конечно, водят, не без этого.

Так вот. Во-первых, в этот день была гроза с дождем. Что в середине мая само по себе удивительно. Что такое теплый летний дождь, мы тут не знаем, поэтому ощущение немного фантастическое. Что дождь, под которым можно гулять в шортах. Это как теплый снег.

И в Маво-Бейтаре, в соседней маленькой деревушке, пригороде нашего поселка, собрались люди и устроили праздничную ярмарку. Продажа там как-то была не главное, были какие-то представления для детей, от двух до пяти и чего-то для постарше. Пришли три дредастых чувака, с гитарой, джембой и кларнетом, стали играть что-то такое рейнбовидное, без стыков переходя с псалмов и хасидских камланий на Боба Марли. К ним присоединился четвертый чувак с электроудом.

Один мужик продавал свое пиво. Стаут там был и эль там был, я не большой специалист. Вкус сногсшибательный. Дип респект. Другой подогнал печку и готовил пиццы. Правда, пока мы ждали своей очереди, у него кончился томатный соус и сыр мы взяли последний. "Слушай", я ему говорю, "это как же называется, пицца без помидоров и без сыра?" - "Не знаю. Фукача, наверно? А вот кому фукачи, с пылу с жару!" На голове у него шапка такая, как у персонажей Чосера на гравюрах.

Еще продавали люди мыло домашнее, кремы какие-то, ювелирку, вязание, сыры - все домашнее. Массаж пяток беременным делала одна тетенька. За одним столом сидели два пожилых ультрабородача в пейсах - продавали мезузы. Они их сами там же и куют в соседнем сарае. Большие, красивые. Не очень дорогие. Все вообще не очень дорогое было.

Мои дети сразу куда-то разбежались, но я за них абсолютно не беспокоился. Детей разной степени чумазости бегало там где-то по два на каждого взрослого. Причем, действительно очень разной степени чумазости, кто-то и в белом платье с тщательными косичками, а кто-то чуть ли не в мешковине на голое тело. Младенцы, едва ходячие, ковыляли в обнимку с собаками. Беременных тоже много.

Никого, кто пытался бы управлять ходом событий, я не заметил. Не говоря уже о какой-то полиции или начальстве.

И народ - такой красивый народ. Редко где увидишь столько красивых людей. Возраста примерно нашего или чуть помоложе, или чуть постарше. Кто-то и в кипе, но с хайром. Кто-то и лысый, но в майке с каким-нибудь стебаловом или с тура какого-нибудь Боба Циммермана. Тетеньки в платьях с английским и французским акцентом, с большими серьгами, крупными бусами и браслетами. Ну, вот да вот. Красивые, красивые лица. Спокойные движения. Спины прямые, глаза открытые.

Все эти люди живут в наших краях, в трех-пяти поселках вдоль 375-й и 38-й дорог. Я чувствую себя на месте, и это удивительное чувство. То есть, раньше, там, встречая своего, вы понимали, чувствовали, что вы с ним против всех. А здесь внезапно все свои. Такие, как я. Небывало.

Осенью, что-то зачищая в нижнем саду, под стеной я нашел куколку бабочки. Мы принесли ее в дом, положили в коробочку и всю долгую зиму наблюдали. Она сначала шевелилась, начинала извиваться, если ее переворачивали, и так мы знали, что она жива. Последние недели две-три она как-то перестала шевелиться, но я сказал: подождем, пока не кончатся холода. Вокруг дома бабочки еще тоже не появились, подождем.

И вот сегодня мы нашли под шкафом, где стояла коробочка, бабочку. А в коробочке, ожидаемо, пустую оболочку. Что интересно, через дырочку в коробке с трудом проходила сама куколка - а вот бабочка, со всеми ее крылышками и усиками, пролезла. Жизнь победила неизвестным науке способом, строго по классику.

Тихий восторг и ликование в нашем мумидомике.

Честно говоря, раньше у меня бабочки не вылуплялись, это первый раз.

Бабочка очумело сидит на полу. Ползает только при крайней необходимости. Я объясняю детям и жене, что ей сейчас и сидеть-то нелегко дается: представь себе, ты заснула, а просыпаешься - у тебя какие-то членистые ноги, какие-то крылья, усики какие-то, хоботок вместо жвал, внутри черти-что. Нужно время, чтобы со всем этим освоиться, наверно.

Мируся поставила перед бабочкой на пол зеркальце: "Она же никогда себя не видела! Она же не знает, какая она!"

Я отнес ее в детский домик на улице и запер дверь - от птиц и кошек. Очухается - улетит через окно.

2013-04-24

Бражник левантийский, как и следовало ожидать. На черном мускате были красные гусеницы, на белом - зеленые. Гусениц я уносил в нижний сад, на дикий виноград, что приполз от соседей с нижней улицы. Потому что одна такая гусеница довольно серьезно обгрызла листья, и лоза привяла. Будет много винограда, будет и к гусеницам отношение помягче.