Выставка Ая Вей-Вея в Музее Израиля - я очень советую тем, кто не был, ее посмотреть. А некоторых моих знакомых я бы заставил на нее сходить, если понадобится, то и под конвоем. Для очищения кармы, как частной, так и общественной.

В конце прошлого века мы с друзьями устраивали квартирный концерт. Мы это часто вообще делали, но этот был немножко особенный - перед его началом мы все, музыканты и будущие слушатели, отправились в видеосалон на Литейном и посмотрели "Hair", "Волосы". Мюзикл такой о судьбах молодежи в США в конце середины прошлого века. Сейчас в России его, наверно, нельзя показывать, там эксплисит нудити, в кадре курят и пьют, и вообще расшат скреп безудержный. Хотя, конечно, это все делают граждане потенциального противника, так что, может быть, и можно. Но я в любом случае советую посмотреть, кто не видел. И когда мы выходили с сеанса, одна моя знакомая плакала. Так жалко ей было главного героя, и остальных героев, и что с ними сталось потом, и что с нами сталось, и что еще станется... Есть тут о чем поплакать, я согласен.

Кого мне жаль искренне - так это тех, кто утратил эту способность -- плакать от таких вещей. Отказался от нее, потому что мешала чему-то другому, более важному. Натренировал себя не плакать, а пропускать с равнодушием, сперва показным, а после и самым неподдельным. В этом предательстве -- не всегда, не всегда вынужденном! -- я и вижу трагедию именно моего поколения. Нас никто не заставлял быть равнодушными, ни революция, ни страх арестов, ни война, ни голод. Нас, столичных мальчишек и девчонок, вышедших из школы при Горбачеве, повзрослевших при Ельцине и заматеревших при Путине, никто не понуждал к равнодушию. Это мы сами так решили и захотели.

Не все. Есть и среди нас герои. Я даже с несколькими имею честь быть лично знакомым. Но больше других. Таких, которые от мысли выйти на площадь так далеки, что представить себе не могут, будто кто-то может это сделать за бесплатно и в трезвом уме. Что кому-то не все равно. Что с несправедливостью можно и нужно бороться.

И благодаря нашему равнодушию, нашему согласию -- а также, конечно, унаследованному страху и выученной беспомощности -- наше поколение просрало свои время и пространство. Время потекло назад, а земля горит подмосковными торфяниками у нас под ногами,  и уровень неба опускается ниже уровня моря. И мы толстеем, лысеем и редеем рядами, а над нами молодеет, крепнет и победно ширится Иосиф Кобзон.

Поэтому некоторым обязательно нужно сходить на Ая Вей-Вея. Им это может помочь.

А некоторых моих знакомых стоило бы туда сводить, и под конвоем. 

Мне всегда хотелось спросить у людей, презрительно морщащих носик, злобствующих или виртуозно остроумничающих по поводу беженцев: как они отгоняют от себя мысль о том, что вдруг карта ляжет по-другому, стол, как говорят американцы, перевернется, и самим им выпадет бежать и спасаться? Почему они думают, что вот им никогда не придется продавать фамильные драгоценности за место в резиновой лодке, ползти под колючей проволокой, ехать стоя в закупоренном фургоне? Что сами они, бесценные, со своими еще более бесценными детьми никогда не будут заворачиваться в ворованные одеяла под автобанным мостом или у вентиляционных решеток метро; что им, бриллияхонтовым, никогда не придется стоять в очередях за гуманитарной миской супа или, бегая от полиции и местной урлы, продавать селфи-стики морщащим носики и остроумничающим туристам? На чем основывается их уверенность в том, что с ними этого не может случиться? На каком божественном откровении? Я тоже хочу его узнать. А то у меня очень плохо с этой уверенностью. Я как вспомню биографии своих собственных дедушек-бабушек, так сразу как-то теряю эту уверенность.

Есть такая русская пословица, которую мы склонны неверно понимать. Про суму и тюрьму. Она ведь не про то, на самом деле, что в России любого можно разорить и посадить. Она про то, что вообще-то ты для Бога ничем не лучше нищего, кандальника, каторжника, беглого. И потому не имеешь никакого права их презирать. 

Сходите на выставку, короче. Она про это.