Насчет того, что большинство обгонов рискованных, противных ПДД и бессмысленных, совершают в нашей стране водители именно черных машин - соотечественник, посмотри вокруг себя и посчитай, ты поймешь, что я прав.

На одной из предыдущих работ мы как-то сидели и выясняли, в какой части света как определяют водители, кто кому должен уступать. В одной шестой - по стоимости машины. Они там натренированы мгновенно оценивать стоимость автомобиля и сравнивать со своей. Более дешевая машина уступает. В Индии, рассказал Таль Гадиш, славный программер, изучавший ниньдзюцу и много путешествовавший по Востоку, право преимущественного проезда имеет тот, у кого машина больше размером. В Германии это определяется правилами дорожного движения, и все их соблюдают, даже наши водители, туда попав. То ли это такой массовый гипноз, и там где-то ретрансляторы поставлены, как у Стругацких, то ли что-то другое влияет.

А в нашей маленькой стране это право определяется цветом машины. В стране, где все дорожные знаки не более чем предупреждающие, а разметка дается водителям исключительно для информации, иначе и никак. Черным машинам уступают все. Кроме таксистов, но они у нас вообще пользуются отдельной физикой и геометрией пространства. Но и черные машины уступают желтым, потому что на желтых ездят болельщики иерусалимского Бейтара, то есть, по-метропольски говоря, отморозки. И еще есть красные машины, которых боятся даже желтые, если постарше и поумнее, потому что красная машина - это открытый вызов так называемому здравому смыслу. Поэтому когда Фаворов, приезжая, берет в прокате красную машину, мне как-то спокойнее за него. Он в своей весовой категории, и не вводит никого в заблуждение, чреватое ДТП.

Окей, но - оставляя пока в стороне вопрос, что заставляет человека покупать именно черную машину - что же заставляет водителя черной машины ежеминутно совершать эти жуткие обгоны, так что и таксист проявит вполне гуманоидную эмоцию, покачает осуждающе головой?

Ответ коренится глубоко в истории, даже лучше сказать, в самой сути еврейского народа.

Мы, евреи, как тонко заметил один знаменитый гой - но не Черчилль, это точно - такие же, как все остальные народы, только немного больше на них похожи. Мы очень, вследствие этого, разные. Мы говорим на всех мыслимых языках мира, мы бываем всех рас, всех оттенков кожи, всех цветов глаз. Мы тут у себя дома занимаем все социальные страты, как ни нарезай общество - по достатку ли, по образованию, по религиозности.

Объединяет нас одно. У нас у всех была и есть еврейская мама. А идише маме, има полания. На протяжении тысячелетий нашей истории, когда на историческую авансцену из тьмы внешней выходили и ненадолго замирали в гордой позе перед рампой фараоны, вавилоняне, ассирийцы, персы, греки, римляне, арабы, монголы, османы, британцы, большевики, и вот теперь американцы, наш народ растила и воспитывала наша еврейская мама. Все остальное у нас разное - мама у нас еврейская.

И она говорила нам в детстве: "Додик! Что ты делаешь с собой! Додик! Ну посмотри на соседского Яшу! Яша писает в горшок! Яша учится на одни пятерки! Яша женился и поступил в университет! Яша стал профессором, лауреатом, чемпионом, миллионером, у него восемь детей и он ездит на мерседесе! А ты? Ты мое наказание. За что мне такое наказание? За что мне эти слезы, Додик? Ну как, как ты можешь так расстраивать маму, Додик?"

Никак, никак не может Додик расстраивать маму. И он учит ненавистную алгебру, поступает в университет, пишет книгу, он открывает новую планету, он рожает восемь детей, он создает фейсбук и побеждает на олимпиаде. Он устраивает революцию и покупает мерседес. Но Яша-то получил нобелевку, а ты все топчешься в профессорах. Яша уже генерал, Яша стал директором Микрософта, Яша родил девятого, чудо что за девочка, уже умеет читать и танцевать! За что мне это наказание? Ты шлимазл, Додик, ты весь в своего папу. Посмотри, все тебя обгоняют, даже этот поц на белом фиате-уно!

И, взревев мотором, Додик вылетает на встречку.

Его бедная мама уже давно спит на проспекте Александровской Фермы, на Сайпрес-хилл или на маленьком киббуцном кладбище под высокими кипарисами в тени Гильбоа. Но голос ее не умолкает в его голове. Он интернировал его. Еще до того, как он узнал свое имя, он узнал, что он - шлимазл, которого все могут обгонять на фиате-уно. И этими обгонами, этими шныряниями из ряда в ряд, с риском для жизни, своей и десятков чужих, он выигрывает метр, два, доли секунды. Но в эти доли секунды он чувствует себя победителем, он надеется, что маме будет приятно. В эти доли секунды.

А еще внутреннюю еврейскую маму прекрасно дополняет внешняя еврейская жена на пассажирском сиденье.